ДЕТСТВО
Так уж случилось, что мои детские годы от рождения и до окончания начальной школы прошли по сегодняшним меркам в четырех странах: Румыния, Киргизия, Узбекистан и Туркмения.
Румыния. Сразу после окончания войны 39-й отдельный разведывательный авиаполк, в котором отец прошел всю войну был переведен из Австрии в Румынию в городок Келераш. Постепенно туда стали прибывать семьи военнослужащих. Первым в Келераше оказался мой старший брат Леня, которого отец взял с собой из Симферополя, впрочем, очень скоро мама получила телеграмму из Москвы, что ее сын находится по такому адресу у родителей однополчанина и ей следует ехать в Москву, и забрать сына.
В Симферополе Леня поразил всех тем, что свободно болтал по-румынски. Многие, пережившие оккупацию крымчане, тоже имели более чем двухлетний опыт общения с румынами. В феврале 1946 года папа приехал в Симферополь, забрал семью и на каком-то пароходе из Севастополе они направились в Констанцу. На море был сильный шторм, почти всю команду укачало, мама была на седьмом месяце беременности и чувствовала себя ужасно. Отец почти силой вытащил ее на верхнюю палубу и показал, как моряки их корабля расстреливали мину, которая оказалась на их пути. Как потом рассказывала мама, ее поразило то, что корабль вез в Румынию пшеницу. У нас в Крыму в этот период был страшный голод.
В Келераше моя семья жила в частном доме, где-то рядом с вокзалам. С хозяевами сложились самые чудные отношения. Когда я родился все носились со мной, и на румынский манер называли Вавелиной. Много лет спустя так меня назвал только брат.
Отец рассказывал, как однажды к нему пришел сосед и пригласил к себе в гости. Накрыл хороший стол и под хорошее вино расспрашивал о жизни в СССР, о колхозах. Как вспоминал отец, это был непростой разговор: и врать не хотелось, но и лишнего наговорить боялся.
Когда маме пришла пора рожать, ее отвезли в госпиталь при советском посольстве в Бухаресте. Все жили атмосферой празднования первой годовщины победы. Весь медперсонал уже был под хорошим градусом, и мамины роды были очень некстати. Прямо от праздничного стола врач пошел принимать роды. Тут еще я добавил хлопот, оказалось, что плод лежал не как положено, а поперек. Так или иначе, но врач справился блестяще. Пьян да умен — два угодья в нем, когда я слышу эту поговорку, всегда вспоминаю неведомого мне врача из советского посольства в Бухаресте, который 6 мая 1946 выпустил меня на свет Божий.
В этот период 39-й авиаполк полк жил ожиданием новой войны, на этот раз с Турцией.
Уже став историком, я специально занялся этой проблемой и прилагаю свою статью по этому поводу, которая была опубликована и отдельно, и вошла в одну из моих книг.
Подлинные причины депортации народов Кавказа и Крымского полуострова.
После осознания провала экспорта революций на запад в Коминтерне возникла идея о возможности переноса вектора мировой революции на юг, юго-восток, восток. Наиболее перспективной, в этом плане страной, казалась в те годы Турция. Поражение в Великой войне поставило недавнюю Оттоманскую империю в крайне тяжелое положение. По Севрскому мирному договору (10 августа 1920) ее территория сократилась на 3/4. Полностью был утрачен военно-морской флот и, казалось бы, неиссякаемый источник пополнения государственного бюджета — контроль над проливами. Пришедшее к власти правительство Кемаль Паши (Ата-Тюрк), взяв курс на национально-освободительную борьбу, сразу же оказалось в политической изоляции: ее прежние союзники были повержены, и помощи ждать было не от кого. Но произошло то, что сильно спутало все карты, и прежде всего в лондонских кабинетах: на помощь Турции пришла Советская Россия — нищая, разоренная, ведущая войну с собственным народом. Решающую роль в этом неожиданном альянсе сыграло заверение Кемаль Паши о стремлении Турции вести борьбу с империализмом. Враг моего врага — мой друг! Из России тут же было направлено в Анкару золото, оружие, радиостанции, медикаменты. До этого Советская Россия была официально признана только Ираном (за 600 млн. рублей золотом) и Афганистаном, которому построили современную по тому времени радиотелефонную станцию. Разумеется, бесплатно [История дипломатии - 3, с. 223].
За дружбу с Турцией, кроме всего прочего, пришлось расплачиваться землями — городами Карс, Ардаган, Артвин, которые были своеобразным призом России за участие в мировой войне [История дипломатии т. 3, с. 225]. По настоянию турецкой стороны были внесены изменения и во внутренние границы Советской России: земли Нагорного Карабаха, были выведены из под юрисдикции Армянской ССР и на правах автономии переданы Азербайджанской ССР, что оказалось миной замедленного действия, которой было суждено взорваться спустя полвека.
Исключительная роль в «восточном проекте» отводилась Крыму. Приказ (постановление, совет, предложение от которого невозможно отказаться) о создании в Крыму республики, озвученное из Москвы первоначально ошеломило местное партийное руководство. В Крым срочно выехал крупнейший специалист по востоку — Сергей Киров. В Крыму его тут же избирают секретарем Крымского обкома ВКП (б) [Bikova, с. 182]. Он проводил большую работу по формированию среди ведущих партийно-советских работников Крыма нужного Москве общественного мнения и готовности поддержать идею трансформации обычной губернии в союзную республику. Он готовил проведение установочного съезда рабочих, крестьян, красноармейских и краснофлотских депутатов, которые должны были легитимизировать идею создания республики. Местная партийная элита понимала, что создание республики — это, прежде всего, перераспределение полномочий на полуострове со значительной передачей портфелей и постов представителям национальных элит, в данном случае из числа крымских татар, о существовании которых до этого практически забыли.
Почувствовав сильную внутреннюю оппозицию, С.М. Киров добился рокировки в высших эшелонах крымской партийно-советской власти, в Крым прибыли новые люди, которые смогли убедить участников конференции.
Продискутировав с 7 по 11 ноября 1921 года делегаты приняли инициированное Москвой решение о создании Крымской Советской Социалистической республики. Следующим этапом должны были стать Иран, на части территории которого, населенного этическими азербайджанцами, под руководством Серго Орджоникидзе уже шла партизанская война. В этот период армия Турции получала от Советской России весьма значительную материальную помощь. Надо сказать, что правительство Ата-Тюрка понимало ее роль и воспринимало с благодарностью, о чем свидетельствует памятник Независимости в Стамбуле1. На нем рядом с самим Ата-Тюрком изображены скульптуры посла РСФСР в Турции и по совместительству начальника Главного разведывательного управления РСФСР Семена Аралова, советских военноначальников той поры Клима Ворошилова и Михаила Фрунзе.
Однако так удачно начавшийся для Советской России «роман» с Турцией длился всего десятилетие. Начиная с 1930 года, Турция стала проводить независимую политику, ориентируясь, прежде всего на свои собственные интересы, при этом умело балансируя между политическим влиянием как со стороны Англии, Франции и Германии.
Заручившись их поддержкой, она стала добиваться отмены решений Лозанской конференции 1923 года в части изменения режима работы проливов и в 1936 году ее права на проливы, наконец, были удовлетворены [История дипломатии - 4, с. 631]. Теперь появление военно-морских сил тех или иных государств в акватории Черного море зависело исключительно от самой Турции. Резко ухудшились отношения с СССР [История дипломатии - 4, с. 687]. В то же время возрос германский экспорт всевозможных товаров [История дипломатии - 4, с. 685]. К началу второй мировой войны Турция оказалась в уникальном положении: она была одновременно ни с кем и против всех. Все противоборствующие стороны Европы хотели видеть ее в качестве союзника, но в то же время у всех у них были к ней какие-либо территориальные претензии, и самые большие — у Советского Союза На восточной границе Турции был собран мощный военный кулак: 40-й стрелковый корпус (на его базе впоследствии будет сформирована 44-я армия); 23-й стрелковый корпус (будущая 45-я армия); 3-й стрелковый корпус (будущая 46-я армия); 28-й механизированный корпус (будущая 47-я армия).
Вдоль советско-турецкой границы были созданы специальные запретные зоны. В глубь страны было выселено 1325 курдов. 19 января 1938 года было принято решение о переселении двух тысяч семей (или шести тысяч человек) иранцев из пограничных районов Азербайджана [Bugay- Gomov, стр. 24].
Нападение Германии на СССР полностью спутало планы советского политического руководства. Тем не менее, бросок на юг, вернее на юго-восток, все же состоялся, но уже по договоренности с новым союзником — Англией. 25 августа 1941 года Красная Армия вошла в Иран. Поход прошёл удивительно успешно. Советские войска потеряли около 50 человек убитыми, свыше 1000 человек было ранено и контужено, около 4000 эвакуировано по болезни. Потери в технике — 3 самолёта. Аналогичная картина и у союзников — англичан: 22 убитых, 42 раненых. Повреждён один танк. У иранцев же: убиты 800 военнослужащих, свыше 7000 солдат и офицеров попали в плен. Было потоплено 2 и повреждено 4 канонерские лодки [http://mordikov.fatal.ru/kozlov1.html] В этой операции под командованием генерала Козлова Д. Т. и начальника штаба фронта генерала Толбухина Ф. И. были задействованы уже упоминавшиеся 44-я, 45-я, 46-я, 47-я общевойсковые армии.
На занятых территориях, сразу же были созданы новые псевдогосударственные образования — Мехабадская Республика (курдская) и Южный Азербайджан.
Поскольку идея «Blitzkrieg,» провалилась, Германия стала прилагать значительные усилия, чтобы втянуть Турцию в войну, как это уже было в 1914-1918 годах. Однако полученный тогда урок, вероятно, не прошел напрасно. Балансируя буквально на острие ножа, турецкое правительство сумело выскользнуть из «немецких объятий» и сохранить нейтралитет. При этом им постоянно приходилось то идти на компромиссы, то проявлять твердость. Германский военно-морской флот был пропущен через проливы в Черное море, но было твердо отказано в передислокации через ее территорию сухопутных частей Вермахта.
После падения Севастополя летом 1942 года отдельным его защитникам на плотах, шаландах удалось достичь берегов Турции. Все они были переданы в Советское посольство и благополучно вернулись на родину. Вот что писал в своих воспоминаниях один известный московский журналист: «12 сентября 1942 года. Приехал Саша Морозов с Черноморского флота. Рассказывает любопытные вещи. Три наших последних катера, уходивших из Севастополя, подломали в пути моторы. Несет. Глядь — берег. Оказывается — турецкий! Ну, думают. Труба, интернируют. Прощай война! Однако встретили гостеприимно, отвели в гостиницу, а командира — гостем губернатора, обед, прием. «Что вам нужно?» — «Да вот, моторы барахлят». Сменили, отремонтировали, указали курс к дому. Прибыли». Примечательна следующая фраза дневника: «Врет, наверное…» [Dnevniki с. 44].
Осознав, что Турция не примет участие в войне на стороне Германии, советское командование в самом конце 1941 года сняло 44-ю, 46-ю и 47-ю армии и бросило их в горловину войны, оставив против Турции только ослабленную 45-ю армию.
Нейтралитет Турции раздражал не только Гитлера. На Аданской конференции Черчилль попытался убедить президента Турции Иненю вступить в войну и требовал сделать это не позже августа 1943 года.
На Каирской конференции уже в ноябре 1943 года министр иностранных дел Турции Н. Менеменджиоглу заявил, что Турция к войне не готова. На Тегеранской конференции в декабре 1943 года вопрос участия Турции в войне обсуждался вновь. Черчилль объявил о готовности предоставить Турции помощь вооружением, воздушным прикрытием и двумя-тремя дивизиями. Наряду с политикой «пряника», был применен и «кнут». В случае отказа союзники пригрозили отстранить Турцию от участия в мирной конференции и намекнули о поддержке возможных послевоенных претензиях Советского Союза.
После завершения Тегеранской конференции 4-6 декабря в Каире состоялась встреча Черчилля и Рузвельта с президентом Турции Иненю. Рузвельт и Черчилль просили турецкого руководителя до 15 февраля 1944 года предоставить аэродромы для английских и американских военно-воздушных сил. Иненю повторил тезис о слабости Турции и вновь отказал.
На Ялтинской конференции было принято окончательное решение о том, что в создании Организации Объединенных Наций будут участвовать только те государства, которые объявят войну Германии до 1 марта 1945 года. Только после этого, и то только за неделю до истечения срока «ультиматума» 23 февраля 1945 года Турция формально объявило войну Германии, но участия в боевых действиях так и не приняла.
После Сталинграда и Курской дуги, успешной высадки десанта союзников в Италии исход войны был предрешен. Советское политическое руководство вновь вспомнило о временно отложенном «броске на Юг». На этот раз в её тайных планах теперь оказались Греция, Иран, Турция.
Успешный Иранский поход 1941 года породил иллюзию лёгкой победы, но с развертыванием боевых действий, тем не менее, решили подождать до окончательного разгрома Германии и высвобождения основных войск. Дабы не терять время вновь приступили к зачистке будущего театра военных действий. В октябре–ноябре 1943 г. стала готовиться операция по переселению чеченцев и ингушей, к проведению которой приступили 23 февраля 1944 года. Весной 1944 г. принудительные переселения были проведены в Грузии. По данным профессора Николая Бугая, в марте 1944 года более 600 курдских и азербайджанских семей (суммарно 3240 человек) — жителей Тбилиси, были переселены внутри самой Грузии, в Цалкинский, Борчалинский и Караязский районы. Затем переселению подверглись «мусульманские народы» Грузии, проживавшие близ советско?турецкой границы [Bugay- Gomov, стр. 169].
Когда на Кавказе стали происходить эти события, Крым еще был оккупирован. Вот что писал в своих воспоминаниях Нури Халилов2. «Когда мы были с Валиулиным3 в землянке одни, он неожиданно сказал мне: «Нури! Дела татар плохи! На Кавказе начали выселять мусульман. Говорят, что это же ждет и татар Крыма».
Я уже знал, что немцы сбрасывали листовки, в которых обращались к «Татарам Крыма». В них они рассказывали, что части НКВД выслали с родных мест мусульман Кавказа — чеченцев, ингушей, карачаевцев и других, что скоро очередь дойдет и до крымских татар. Заканчивались листовки обращением: «Одумайтесь пока не поздно. Бросайте оружие, переходите на нашу сторону. Мы — немцы вас простим». Читать эти листовки было опасно, но в лесу они валялись тысячами. Мы, конечно, их прочли, но старались об этом не думать» [Воспоминания Халилова].
9 мая был освобожден Севастополь, а уже 11 мая было принято Постановление о депортации крымских татар, которая началась 18 мая 1944 года. 2 июня 1944 года из Крыма были депортированы армяне, болгары, греки.
24 июля 1944 г. в письме Сталину Берия предложил переселить «турок, курдов и хемшилов» из приграничных районов Грузии в Казахстан, Киргизию и Узбекистан. 31 июля 1944 г. было принято решение о переселении 76 021 турка, а также 8694 курдов и 1385 хемшилов. Под турками понимались турки-месхетинцы, жители исторической области в Грузии Месхет-Джавахети [Bugay- Gomov, стр.215].
С разгромом Германии и окончанием войны, наконец, можно было приступать к осуществлению задуманного «Броска на Юг». СССР предъявил Турции претензии на «искони грузинский» Лазистан и на Карсскую область, входившую до Первой мировой войны в состав России. Далее советский МИД в одностороннем порядке денонсировал советско-турецкий договор 1931 года о ненападении и нейтралитете [Turtsiya…].
На северо-западных и северо-восточных границах Турции СССР вновь был создан мощный военный кулак. Одновременно был задержан вывод войск из Северного Ирана (45-я армия), которая могла бы ударить с юго-востока. В Северном Иране были созданы марионеточные народно-демократическое государство Южного Азербайджана и Народная Республика Курдистан.
Отец автора данной статьи в 1946 году служил начальником связи 39-го отдельного разведывательного авиаполка, который фактически был глазами Южной группы войск, расположенной на территории Болгарии и Румынии. По его словам в тот период у них в полку не было ни малейшего сомнения в том, что война с Турцией начнется с дня на день. Экипажи получили полетные карты, на которых была обозначена вся территория Турции. В газетах и по радио с утра до вечера рассказывали о том, что Константинополь — колыбель Православия и он должен быть освобожден [Intervyu…]!
Примечательно, что командовал этой группой войск маршал Федор Толбухин, который в 1941 году был начальником штаба, нацеленных на Турцию войск.
В аналогичном ключе развивались события и на Кавказе. 4 марта 1946 года 15 советских бронетанковых бригад вошли в Азербайджанскую провинцию Ирана. 4 марта было объявлено об автономии курдов, живущих на территории Турции. Началась демонстрация перекройки территорий Ирана и Турции.
6 марта еще недавно командовавший 1-м Прибалтийским фронтом Иван Баграмян с группой высокопоставленных советских командиров въехал в Тебриз. Вслед за этим Грузия официально объявила о своих претензиях на северо-восточные территории Турции, включая Трабзонский залив и черноморское побережье. Движение тяжелой бронетехники сопровождалось дипломатическим давлением на Анкару и Тегеран, а также беспорядками в Греции, Азербайджане, Иранском Курдистане.
Дипломатическое давление на Анкару приобрело жесткий характер. В советской прессе в апреле 1946-го, широко отмечалась 31-я годовщина «турецкого геноцида армян». Чрезвычайно оживилась партийная номенклатура в самой Армении. Ходили слухи, что Сталин дал указание Анастасу Микояну и Георгию Маленкову разработать и представить на обсуждение президиума ВКП(б), предложения по послевоенному переустройству Турции. Из армянских партийно-советских работников планировалось полностью укомплектовать штаты райкомов и горкомов партии, которые должны были на первом этапе составить костяк административной власти в «освобожденных» Красной армией городах Турции [Hayastan…].
Президент США Трумэн получил сведения от руководителя американской военной разведки о том, что в война на Кавказе может начаться в самое ближайшее время [Hayastan…].
Если до начала Второй мировой войны Англия и США фактически закрывала глаза на действия своих геополитических соперников, что только разжигало их аппетиты, то опыт Мюнхена научил многому. 5 марта 1946 года Уинстон Черчиль произнес свою знаменитую речь в Фултоне, которую считают началом противостояния и точкой отсчета начала Холодной войны. В этой речи нет ни слова о Турции, вскользь упоминается Греция, но главная мысль выступления была очевидна: «Лучше предупреждать болезнь, чем лечить ее» [Fultonskaya…]. США и Англия приняли вызов Сталина. Предельно твердую позицию заняла и сама Турция. Только тогда к советскому руководству пришло понимание того, что «Бросок на Юг» может стать новой «Финской войной». Уже было понимание того, что в условиях горного рельефа вести военные действия будет чрезвычайно трудно.
С другой стороны, события в Греции, где английские войска дали жесткий отпор попыткам греческих коммунистов установить прокремлевский режим, наглядно показало, что Турция не будет одна! Могла повториться история Восточной войны, когда Николай I планировал воевать только с Оттоманской империей, а оказался перед лицом коалиции Англии, Сардинии, Турции, Франции. Это сегодня в Российской пропаганду оборона Севастополя подается чуть ли не как одна из самых ярких страниц ее военной истории, а в те годы — это был однозначный пример военной катастрофы, во многом предопределенный, как отставанием в военно-техническом отношении, так и просчетами дипломатов.
Аналогично ситуация складывалась и в 1945 году. Специально для СССР на несчастной Японии президент Трумэн срочно продемонстрировал разрушительную силу нового вида оружия — атомной бомбы. Пример оказался очень убедительным. Сталин отказался от ввода войск в Турцию. Третья мировая война не состоялась, началась — Холодная.
Не смотря на, казалось бы, давно продуманную стратегию «броска на Юг», в действиях СССР того периода мы видим много импровизации и непоследовательности. В 1944 году выселили из Крыма армян, болгар, греков, а уже в 1946 именно эти народы были объявлены «угнетенными» и именно их Советский Союз намеревался «освобождать».
Правительства Англии, США, учитывая недавний неудачный опыт уступок, проявили неожиданную твердость. Сразу же после отказа от «Броска на Юг», сконцентрированные против Турции армии были расформированы. 39-й отдельный разведывательный авиаполк перелетел из Румынии в Киргизию. Многие воинские части были расформированы.
В советских газетах той поры о Турции, словно, забыли. Примечательны строки внезапно появившейся в тот год песни: «Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна».
Впрочем, Африка, оказывается, была нужна, но это уже было другое десятилетие.
Примечания
1. Памятник Независимости создан по проекту итальянского скульптора Пьетро Каноника. Торжественно открыт 8 августа 1928 года в честь основания Турецкой республики. Величественная арка в восточном стиле показывает первого президента Турции Мустаффу Кемаля Ататюрка в двух его основных ипостасях - как военного главнокомандующего и основателя в кругу его ближайших сподвижников.
2. Халилов Нури. 1917- 2008. Крымский татарин. Начинал войну в Бресте. Военнопленный. В партизанах с 2.11.43 по 20.04.44. Боец, разведчик, командир группы 21-го отряда 5-й бригады Северного соединения. Автор воспоминаний.
3. Валиулин Низам Гизович. 1905. Башкир. Сотрудник Судакского НКВД. В партизанах с 4.11.41 по 25.10.42 г. Эвакуирован. Вновь в лесу с ноября 1943. Служил в особом отделе (контрразведка) 5-й бригады Северного соединения.
Источники и литература
1. Бикова Т. Б. Створення Кримської АСРР ( 1917? 1921) — К., 2011. — 247 с.
2. Бугай Н.Ф. Кавказ: народы в эшелонах (20-60-е гг.) / Н. Ф. Бугай, А. М. Гонов. — М.: ИНСАН, 1998. — 365 с.
3. Горянин А. Б. Большой коммунистический бросок на юг / Александр Борисович Горянин. [Электронный ресурс] — Режим доступа: webcenter.ru/~posevru/izbran/ag596. — Название с экрана.
4. Демирджи Э. А. Крымская нация: вымыслы и реальностью / Эскендер Амет Демирджи/ — Симферополь: КРП «Издательство «Крымучпедгиз», 2011. — 242 с. — На русском языке.
5. Дневники 1932-1947 гг Лазарь Бронтман [Электронный ресурс] — Режим доступа: 96.30.40.231/library/read/52129
6. Интервью с Поляковым Евгением Матвеевичем, 1911 г.р. Симферополь, 9 мая 1975. Полякова Владимира Евгеньевича.
7. История дипломатии в 5 т. Т.3. / С. Ю. Выгодский, С. А. Гонионский, И. М. Горохов [и др.] ; под ред. А. А. Громыко, И. Н. Земскова, В. А. Зорина и др.. — М. : Политическая литература, 1965. — 831 с.
8. История дипломатии в 5 т. Т. 4 / С. А. Гонионский, И. Н. Земсков, В. Л. Исраэлян[и др.] ; под ред. А. А. Громыко, И. Н. Земскова, В. А. Зорина и др.. — М. : Политическая литература, 1975. — 752 с.
9. Козлов Дмитрий Тимофеевич. [Электронный ресурс] — Режим доступа: mordikov.fatal.ru/kozlov1.html — Название с экрана.
10. Некрич А. М. Наказанные народы / Александр Моисеевич Некрич / — Нью-Йорк: Хроника, 1978. — 170 с.
11. Поляков В. Е. Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа «Секретно». / Владимир Евгеньевич Поляков — Москва. ЭКСМО, Яуза, 2009. — 384 с.
12. Поляков В. Е. Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа «Секретно». / Владимир Евгеньевич Поляков — Москва. ЭКСМО, Яуза, 2011. — 448 с.
13. Поляков В.Е. Воздушные разведчики – глаза фронта. Хроника одного полка. 1941 – 1945 гг. М.: ЗАО Издательство Центрполиграф, 2014. — 285 с. — (Военная авиация ХХ века). ISBN 978-5-227-04753-3 24 п.л.
14. Послевоенные планы по возвращению Hayastan Armenian Forum > [Электронный ресурс] — Режим доступа: forum.hayastan.com › ... › General discussions › History. — Название с экрана.
15. Турция во Второй мировой войне — Википедия [Электронный ресурс] — Режим доступа: ru.wikipedia.org/wiki — Название с экрана.
16. Фултонская речь Черчилля [Электронный ресурс] — www.coldwar.ru/churchill/fulton.php — Название с экрана.
17. Халилов Нури. Воспоминания. Личный архив автора.
В Средней Азии.
В так называемых «Столыпинских вагонах» полк выехал из Румынии в Киргизию. Может показаться странным, но мне кажется, что я помню этот переезд. Гудки паровозов, стук колес. На каждой станции все бегали за кипятком. В городе Ош нас поселили в каких–то бараках. В коридоре примусы. Нас детей подкармливали у каждого стола. Вокруг горы. Землетрясения чуть ли не каждый день.
Недавно я получил письмо из Рязани. «Привет Владимир! Очевидно, в далеком детстве мы с тобой играли в одной песочнице. Я родился в 1947 году в городе Ош. Мой отец — Щетинин Андрей Иванович».
Или вот еще письмо: «У меня есть старшая сестра Людмила, с которой вы могли играть в одной песочнице. Она родилась в Румынии 2 марта 1947 г., за 6 дней до отъезда в Советский Союз (роды принимал Гольдин) и мама с таким маленьким ребенком в товарном вагоне, как и все остальные жены, месяц или более, ехала в Ош. В отличие от вас, их поселили по приезду на сцене в клубе, где они жили довольно долго. Отец при перелете полка в Ош сел на вынужденную в пустыне. Экипаж жив, никто не ранен, но пока ждали помощь, пока добрались до Оша, всех жен уже как-то расселили, а мама с Людочкой все жили на сцене». Это был фрагмент из письма сына однополчанина Уколова.
В Оше, помимо обычной своей обычной работы, полк выполнил задание по картографированию Памира, за что Дмитрий Большаков, Аркадий Токарев, Петр Коновалов и Павел Кущ стали лауреатами Сталинской премии.
Там же случилась трагедия — разбился экипаж командира полка Никифорова. В условиях плохой видимости самолет врезался в гору. В составе экипажа был штурман полка майор Иванов, воздушный стрелок Иванов а также очень близкий нашей семье человек Дима Матяш — ординарец отца, на руках которого я вырос.
В Оше торжественно отметили первую юбилейную дату в истории полка — десятилетие со дня его создания. Мама рассказывала мне, что когда все офицеры полка с женами уже расселись за празднично накрытым столом, то слово для приветствия дали представителю вышестоящего штаба. Какой–то полковник из штаба Туркестанского военного округа долго и нудно стал говорить о вскрытых в полку недостатках. Неожиданно для всех поднялся мой отец и сказал: Хватит слушать этого дурака! Выпьем за наш прославленный 39–й Никопольский, ордена Александра Невского разведывательный полк. Все дружно встали и выпили. Потом, в продолжение банкета, Костя Смирнов уговаривал отца вместе набить гостю морду, но гость и сам понял свою ошибку, подошел и извинился.
Из Киргизии мы ненадолго переехали в Тамбов, где отец учился на каких-то курсах. Там я попал под автомобиль. Точнее дело было так. Я стоял рядом с легковым автомобилем с открытой дверцей с правой стороны. Не заметив меня, водитель захлопнул дверцу и прищемил мне шаровары. Машина поехала и поволокла меня по дороге. Остановили ее метров через двадцать. От столь тесного общения с дорогой я был сплошной раной. Хорошо помню, что когда меня уложили в постель, я удивился, что вокруг столько крови. Потом когда раны стали зарастать, как рассказывал мне потом брат, на меня было страшно смотреть, так вся правая часть лица, тела была покрыта коркой.
Из Тамбова мы переехали в Узбекистан, в город Чирчик.
Однажды, возвращаясь с отцом с охоты, мы увидели бараки, кто-то нам сказал, что там живут крымские татары.
Впоследствии я написал рассказ «Душа», который стал первым в небольшой целой серии подобных, составившей мою книгу «Душа Крыма». Этот рассказ я тоже предлагаю вниманию читателей.
Душа
Новое назначение Евгений воспринял со смешанным чувством. Была и откровенная радость по поводу полученного очередного звания, манила и высокая должность начальника связи авиационной дивизии, но было и чувство потери чего-то важного. Предстояло уйти из полка, в котором прошла почти вся его воинская служба. Молодым штурманом в 1936 году он пришел в формирующийся авиаполк и вот спустя двенадцать лет покидал его в должности заместителем командира.
Новое место службы — утопающий в зелени узбекский городок Чирчик по сравнению с высокогорным Ош показался раем. В первый же выходной, верный многолетней привычке, Евгений отправился побродить с ружьем по окрестным местам. Бродя вдоль арыков, он старался забыть вчерашний неприятный инцидент на торжественном собрании, посвященном 35-летию Октябрьской революции. Казалось, ничто не предвещало беды. В армии торжественное собрание событие не ординарное. Именно там зачитывают приказы о присвоении очередных воинских званий, вручают награды. Форма одежды в таких случаях парадная, офицеры при орденах. Вот из-за них все и произошло.
Выступавший с приветственным словом полковник, из политотдела воздушной армии, неожиданно уперся взглядом в сидящего в первом ряду незнакомого ему подполковника. Он гневно заговорил о потери бдительности, об утрате классового чутья, о том, что в дивизии, оказывается, есть офицеры, которые носят фашистские награды отщепенца Тито.
Перепуганный начальник политотдела объяснил ничего не понимающему Евгению, что пока он переезжал из Оша в Чирчик, поступила директива Главного политуправления, по которой рекомендовалось всем офицерам «добровольно» сдать югославские награды. В присутствии гостя и начальника особого отдела, орден пришлось отдать. Выйдя из Дома офицеров Евгений сорвал с мундира румынскую и болгарскую медали и сгоряча зашвырнул их в арык.
Солнце уже спряталось за отрогами гор, когда на окраине Чирчика Евгений увидел странные сооружения, которые своей архитектурой совершенно не вписывались в среднеазиатский пейзаж. Что-то подобное он уже видел на Дальнем Востоке — это были бараки ГУЛАГа. Разница состояла лишь в том, что тут не было часовых и колючей проволоки.
Евгений уже собирался свернуть на ведущую к городу тропинку, как вдруг услышал что-то удивительно знакомое, родное. Пораженный, он замер, устремившись взором к бараку. Сомнений не было, какая-то женщина, баюкая ребенка, пела на крымскотатарском языке.
Евгений прислонился к дувалу и судорожно закурил, жадно вслушиваясь в слова песни. Когда-то в детстве он даже не задумывался над тем, какой язык ему ближе: русский или татарский? Дома говорили на русском, на улице, в поле — на татарском. Эти два языка жили вместе так органично, что никто не задумывался над тем, на каком языке говорит он сам или его собеседник.
Последний раз Евгений слышал его перед самой войной, когда сразу после финской он не надолго приехал в село к матери. Его «сталинского сокола» всеобщего любимца «Дженечку» едва ли не силой втаскивали в каждый дом. Все хотели угостить, послушать о том, что он видел, где бывал. Отвечать на многочисленные вопросы было не просто. После того как их полк перелетел из Быхова в Пинск, то есть из Советской Белоруссии в «панскую Польшу» Евгений был поражен той пропастью, которая разделяла эти страны. Это у них ломились от продуктов магазины, а от обилия и дешевизны товаров на базаре, голова шла кругом. В Вильно, так тогда назывался Вильнюс, которому только предстояло стать уже не польским городом, а столицей Советской Литвы Евгений был потрясен теми коммунальными благами, которые окружали людей в городских квартирах: теплый туалет, горячая вода, газ… Но более всего его изумила электрическая лампочка в коридоре, которая сама загоралась, когда входишь и выключалась, как только входишь в комнату. Случайно узнав о том, сколько денег получают польские летчики, он, считавший себя до этого очень обеспеченным человеком, был в шоке. Ничего этого он, естественно, не рассказывал своим «невыездным землякам», которые как и все жители сел и деревень Советского Союза не имели паспортов, и потому не имели права покинуть свое место жительства.
Песня лилась и лилась, теребя Душу, которая стремилась туда в барак, к тем людям, которые говорили на языке его Родины. Душа рвалась к его землякам, а Разум подсказывал, что если он войдет в барак, то уже завтра об этом будут знать в Особом отделе и последствия могут быть такими, что полетят не только пагоны, но и голова.
Евгений курил и курил, как вдруг увидел, именно увидел, а не почувствовал, что его Душа вдруг отделилась от его тела и направилась прямо к бараку. Она шла на песню, как когда-то он возвращался на свой аэродром на какую-нибудь мелодию по радиокомпасу.
Вышедшая из барака женщина испуганно вскликнула, увидев направляющегося к ней военного с ружьем на плече. Приветствие на татарском языке изумило и успокоило. В вечерних сумерках фигура незнакомца немного расплывалась в воздухе. Душа вошла в барак. Он был переполнен детьми, старухами, стариками. Женщины что-то готовили, стирали… Евгений шел по проходу и спрашивал: «Ханышкойдан бармы?» «Бар! Бар! — удивленно ответили ему в одном углу, теряясь в догадках, кто этот странный человек с ружьем. Душа Евгений свернула на голос. На импровизированной постели он увидел женщину — это была ближайшая подруга матери его первая учительница оджапче Айше.
Она узнала его и заплакала. Душа стала расспрашивать о друзьях, соседях… Старая учительница отвечала. Как музыка звучали русские, татарские, караимские, греческие фамилии односельчан: Боткачик, Борцовы, Биарслановы, Дорожко, Идрисловы, Каретниковы, Майтоп, Прик, Ходжаш, Челеби, Черновы, Янис, Яшлавские. И почти о каждом: погиб на фронте, умер на пересылке, депортирован, выслан…
Подошел мальчишка лет семи-восьми с большим синяком под глазом. Старая учительница прижала внука к себе, и вновь заплакав, спросила, будто взмолилась: «Что делать, Дженечка? Что делать?» И указывая на внука, продолжила: «Они растут в ненависти ко всем русским, они не верят, что вы были друзьями». Она снизила голос до шепота и, умоляюще глядя в глаза, спросила: «Дженечка, мы еще вернемся в Крым?»
Душа Евгения разрывалась от слез, боли, стыда … Вместо ответа она поцеловала руки женщины и выбежала из барака.
Докурив папиросу, Евгений решительно повернул на ведущую к военному городку тропинку и быстро пошел домой. Душа неустанно терзала его, но Разум заставлял не думать об увиденном.
Дома его радостно встретил сын. Восьмилетний Вовка взахлеб стал рассказывать о том, как сегодня они всем классом били предателей.
- Каких предателей? — не понял Евгений.
- Да, крымских татар! Нам о них на политинформации учительница рассказывала. Вот мы им и дали. Я одному как врезал, так сразу фонарь засветил…
Крымские татары — предатели? В душе Евгения в мгновения пролетела едва ли не вся жизнь. Вспомнился сгоревший в Пинске семейный альбом. Их пионерский отряд — первый на всю Альминскую долину, потом комсомольская ячейка и везде рядом его друзья: Айше, Эсма, Идрис, Дилявер… Как объяснить сыну, что никакие они не предатели, не враги, а его друзья и несчастные люди, у которых отняли самое дорогое — их Родину.
Вовка удивленно смотрел на безмолвно стоящего отца, и дернул его за руку. Словно очнувшись, Евгений снял с себя широкий офицерский ремень и выпорол сына, пообещав оторвать голову, если он еще хоть раз будет участвовать в подобных драках.
До поздней ночи Евгений сидел на крыльце и курил папиросу за папиросой, а в сознании неотступно звучало: «Что делать Дженечка? Они не верят, что вы были друзьями?»
После Чирчика мы недолго жили в Ташкенте. Там, помимо того, что в зоопарке меня укусил за руку павлин, мне запомнился такой эпизод. Мы были в цирке. Выступал китайский фокусник. В конце своего представления он вдруг сказал, что хочет от имени китайского народа поблагодарить советских летчиков за ту помощь, которую они сейчас оказывают его стране, он подошел к отцу и вручил ему букет цветов.
В штабе ТуркВО в должности заместителя начальника связи округа отцу было скучно, и он договорился с начальником связи 38-й авиационной дивизии ПВО поменяться должностями. Тот с радостью переехал в Ташкент, а мы поехали в туркменский город Мары.
Мой брат до этого изучал в школе киргизский язык, узбекский, а теперь стал учить туркменский.
Именно в Мары нас застала весть о смерти Сталина. Звучали гудки заводов, многие женщины плакали. Общий трагический настрой несколько сбил моей старший брат, который ворвался в квартиру с радостной вестью: занятия отменили, Сталин умер!
В Мары я пошел в школу. По-моему это был первый год, когда в советских школах вернулись к смешанному обучению. Однажды я помогал своей учительнице Тамаре Ивановне Слесаревой отнести в учительскую пачку тетрадей, и невольно услышал разговор. Как я понял, кто-то из педагогов раньше работал в мужской школе, кто-то в женской, и вот у них зашел спор о том, с кем легче было работать с мальчишками или с девочками?
Меня это настолько заинтересовала, что я нарочно рассыпал тетради и медленно стал их собирал. Как я понял из услышанного, общее мнение педагогов было таковым, что с девчонками работать тяжелее.
Уже в самом начале учебы в первом классе я неожиданно блеснул. На урок пришли какие-то люди. Может из школы, может из горОНО. Тамара Ивановна предложила кому-нибудь из класса прочитать стихи. Я поднял руку и начал читать «Сказку о попе и его работнике Балде», которую почему-то знал наизусть. Как потом рассказывала мама, комиссия решила, что Тамара Ивановна устроила показуху, и отказывались верить, что все произошло само собой.
Безусловно, служба в среднеазиатских авиационных гарнизонах была трудна. Мы жили в изолированных от внешнего мира воинских гарнизонах. В школе №5 города Мары, в которой я учился, я не помню ни одного туркменского мальчика или девочки.
Благодаря тому, что едва ли не каждое воскресенье, отец проводил на охоте, на которую брал с собой меня, я повидал пустыни Туркмении, долины Узбекистана. Видел реальную жизнь Средней Азии. Не смотря на то, что я был подростком, но могу со всей ответственностью сказать, что местное население нас не любило. В Киргизии, Узбекистане, Туркмении мы были незваными гостями.
Тем не менее, я не раз был свидетелем того, как нас первоначально принимали откровенно холодно, если не сказать враждебно, и, как все менялось после того, как отец начинал говорить на крымскотатарском языке. Поскольку это была одна тюркская группа, то в Туркмении его понимали прекрасно. Ситуация тут же менялась кардинально. Еще минуту назад враждебно смотревший на советского офицера старик–туркмен, после обращения к нему на его родном языке, сразу же преображался, и мы с отцом становились дорогими гостями.
В одну из таких встреч произошел такой казус. В юрте нам подали фрукты, дыню, чай… Все это подносила красивая девушка, естественно, в национальном наряде. Других нарядов туркмены той поры, просто, не носили. Глядя на нее, отец поинтересовался: Кызынъызмы? (Ваша дочь?) Хозяин дома смутился, но ответил: Яшлы апайым. (Младшая жена)
Однажды мама поехала на экскурсию к гробнице султана Санжара. В каком–то райцентре в магазине культтоваров она вдруг увидела репродукцию картины художника Васильева «В Крымских горах». Она тут же купила эту картину, а уже вечером все друзья нашей семьи собрались на своеобразный вернисаж, который сопровождался чебуреками, вином всем тем, что так ассоциируется с Крымом. Картина эта до сих пор висит на самом почетном месте в моем родительском домике в Симферополе, в Марьино.
В школе мне запомнилось несколько казусов. Однажды в классе втором нам предложили заполнить какую-то анкету. При заполнении пятого пункта «национальность», я неожиданно растерялся. О том, что я русский, я знал, наверное, с рождения, точно также русскими были мои одноклассники Сашко Кириленко, Артур Лацис… Смутило меня то, что из разговора родителей я узнал, что Крым стал Украиной. Поскольку дома все дышало атмосферой скорого возвращения в Крым, то я подумал и написал — украинец.
Однажды Тамара Ивановна в точном соответствии с какими-то учебными планами дала нам задание написать работу, с казалось бы обычным названием «Как я провел день в лесу».
В моем лесу оказались черепахи, варан, шакал, саксаул, верблюжья колючка — все то, что я видел в походах с отцом на охоту.
В 1956 году, когда произошли Венгерские события, и было вырезано несколько городков, в которых жили семьи военнослужащих, у нас во дворе появились круглосуточные вооруженные патрули.
В центре двора, каждый вечер, как только темнело, показывали кино. Репертуар был, конечно, не для детей. До сих пор помню: «Три мушкетера», «Королевские пираты». «Тарзан», «Трансвааль в огне», «Дикая Бара», «Багдадский вор»…
Буквально рядом, через реку Мургаб находилась пограничная часть, где я часто пропадал со своим одноклассником Мазур, отец которого был офицером пограничником. Было интересно смотреть рубку лозы, преодоление препятствий на конях. Это была школа сержантов, и я несколько раз бывал на их выпусках, которые проходили каждые три месяца. После оглашения приказа о присвоении воинских званий проходил концерт. До сих пор помню песни: «Партия — наш рулевой», «Когда умчат тебя составы», «Вижу чудное приволье», «Оренбургский пуховый платок»…
В Мары отец неожиданно стал, как бы сказали сейчас, «Президентом» футбольной команды. На базе дивизии, он создал футбольную команду с громким названием «Зенит», которая стала участвовать в первенстве города.
Поскольку я всегда сопровождал отца в подобных мероприятиях, то дружил со всеми футболистами. До сих пор помню их фамилии: Зипа, Калита, Моисеев, Сёмин, вратарь Туркия, который до армии играл в ереванском «Спартаке». Из команд противников хорошо помню «Локомотив», «Спартак» и «Молнию». В «Локомотиве» лучшим игроком был центральный нападающий Ахмет, который приходил на игры в замасленной спецовке, так как работал в депо. В «Спартаке» самым любимым игроком болельщиков был Аршак, играл он в защите, а в обычной жизни был известным в городе парикмахером. «Молния» тоже была армейской командой, из какой-то воинской части связи. В конечном итоге она влилась в состав нашего «Зенита». Мы заняли первое место среди футбольных команд Туркестанского военного округа, все футболисты были награждены часами. Отец был счастлив!
Потом он к футболу охладел и тогда футболисты нашли меня и попросили, чтобы я уговорил отца вновь заняться командой. Увы! Мысли отца уже были на гражданке. С учетом войны, летных у него уже было 37 лет выслуги и 25 лет календарных. Служить он уже не хотел, на предложение занять полковничью должность, категорически отказывался, так как это сулило еще пять лет службы.
Надо сказать, что у нас в гарнизоне все завидовали моим родителям. Дело в том, что практически все семьи создавались по одному и тому же алгоритму: молодой курсант авиационного училища женится на девушке из города, в котором находится это училище. Те, кому удалось избежать пут Гименея, женились уже по месту своей первой службы. Когда приходила пора отпусков то из–за проблемы куда ехать: к ней на Дальний Восток или к нему в Полтаву возникали такие нешуточные скандалы, что не редко вопрос отпуска решался в кабинете замполита полка или дивизии. Вот почему все так завидовали Поляковым, поскольку они оба были из одного города.
История женитьбы моих родителей тоже достаточно интересна. В 1930 году они вместе учились в Симферопольском автодорожном техникуме, но друг друга еще не знали. Техникум только создали, и они оба были в первом наборе, на первом курсе. Мама — на дорожном отделении, отец — на автомобильном. Разница же в их статусе заключалась в том, что перед этим отец три года учился в профтехшколе, на базе которой и был создан техникум, а всех выпускников профтехшколы, не спрашивая их согласия, зачислили на первый курс. Отец был активным комсомольцем, кандидатом в члены ВКП(б), председателем товарищеского суда.
Именно там они и познакомились. Дело в том, что студентов дорожного отделения отправили «на практику» строить дорогу к пионерскому лагерю Артек. Тяжелая работа с лопатой, киркой, тачкой сразу же не понравилась Полинке. Вместе со своей подружкой Валей Бушуевой они сбежали с практики.
Решение товарищеского суда было суровым — отчислить. Так случилось, что через какое–то время они встретились вечером в одной компании в городском саду. Женя пришел с девушкой, Полинка тоже с кавалером. Гуляли, пели, дурачились ... Совершенно неожиданно Женя предложил: Давай сбежим. Поля согласилась.
Когда поздно вечером он проводил ее домой, то огорошил вопросом: У тебя есть что–нибудь пожрать?
Полинка была шокирована, но вынесла немного хамсы. Женя с удовольствием, тут же все съел.
А затем почти сразу же он уехал в авиационное училище. Когда через год, в солдатской форме, он приехал в отпуск, и пришел в гости, то Полина отказалась с ним встречаться. В среде симферопольских девушек той поры, встречаться с «маслами», как тогда называли солдат, было моветоном.
Тем не менее, Полине не раз доводилось слышать от подруг (Симферополь тех лет — маленькая деревня), что Женя Поляков — это стоящий парень.
Закончив Вольское училище, отец сразу же попал на Дальний Восток в Воздвиженку. Когда, наконец, подошло время отпуска, он обратился в штаб с просьбой выдать проездные документы на его невесту. Поскольку статус невесты финорганами не предусматривался, а ехать на Дальний Восток за свой счет довольно накладно, то, недолго думая, командир бригады издал приказ о женитьбы младшего воентехника Полякова. Уже на его законную супругу Полину Александровну Полякову были выписаны необходимые проездные документы. Отчество отец вписал наугад, и с той поры у мамы оно стало официальным.
Когда отец, в синей авиационной форме появился в 1933 году в Симферополе, и, придя к Полинке домой, объявил о том, что приказом по авиационной бригаде, она уже назначена его женой, и, что через три недели едет с ним в Хабаровск, все были в шоке. Включилась «тяжелая артиллерия» в виде родных дядей: Сергея Вениаминович и Анания Вениаминовича Туршу, которые быстро очаровали будущую тещу Анастасию Ильиничну. Крепость пала, не посопротивлявшись даже для приличия.
Надо сказать, что в те годы браки были некрепкими. Влияние церкви было утрачено полностью, новая мораль в вопросах семейной жизни была еще не устоявшаяся и потому разводы были самым обычным явлением. После какой–то несерьезной перепалки Полина заявила мужу о том, что раз так, то они разведутся.
На что Евгений ледяным тоном сказал: Я тебе разведусь!
Как вспоминала мама, она оказалась совершенно не готова к самостоятельной жизни. Однажды, опять–таки строгим командным тоном муж сказал: Поля, запомни и выполняй. Посуду надо мыть сразу же после обеда!
Уже в Старом Быхове, увидев, что муж опять собирается на охоту, Полина решила изобразить обморок. Со словами: «Мне — плохо», она упала «без сознания» на пол. Далее произошло следующее: Женя, принес ведро воды, и вылил ей на голову. Больше Полина в «обморок» не падала.
В 1956 году отец демобилизовался. Как сказала тогда мне мама: «Я осталась его единственным подчиненным».