А. Портнов: Начну с сознательно заостренно-упрощенного вопроса: почему Украина потеряла Крым?
О. Духнич: Потому что никогда толком не приобретала. Не было той Украины, которая могла бы приобрести Крым, как одно культурное пространство приобретает другое, если говорить честно. Долгое время полуостров оставался компромиссной сделкой между Россией, Украиной и местными крымскими элитами. Иметь ведь не значит заботиться. Упреков у меня нет. Потому что позаботиться мы не могли ни о чем, так жили, не заботясь до последнего года. Украина в Крым для крымчан пришла как приемник СССР, плохой приемник, потому что все процессы постсоветской деградации «житницы и здравницы» остались на совести Украины. Крым и правда жил хорошо в СССР, был хорошо финансируемым регионом для завершивших карьеру военных и партработников, для многих переселенных в 50е годы людей из других регионов СССР. Годы нахождения у власти людей с ценностями 90х и высоким уровнем коррупции только усугубили впечатление от жизни в Украине, а правление Виктора Януковича, с гигантскими землезахватами любимых крымчанами земель довершили впечатление. А далее, сработало непонимание, абсолютная незащищенность Крыма от российской пропаганды, лояльные политические элиты полуострова. Еще один просчет Украины – крымские татары, долго стигматизируемые как агрессивный народ, который стремится отобрать Крым. Не признав прав крымских татар на национально-культурную автономию Украина, в конечном счете, ослабила себя и приблизила оккупацию.
А. Портнов: Что потеряла Украина, потеряв Крым?
О. Духнич: Я не буду говорить об экономических и социальных потерях, скажу о мировоззренческих. Крым – это все же остров, прежде всего по самоощущению. Каждый добрый остров привязан к культуре близкого материка и страны; но и материку, стране нужен остров - это усложняет их внутреннюю структуру, что и создает пространство для диалога и развития. Когда материк теряет остров, он теряет сложную логику развития. Я верю в то, что сложные системы, гетерогенные, нуждающиеся во внутренних процессах договора и диалога более успешны, они лучше защищены, им есть, что предложить миру. В этой логике Крым крайне важен Украине как возможность порождать диалог и мир, быть хорошим фасилитатором. Война – плохой товар. Хороший товар – это стратегии интеграции.
А. Портнов: А что потерял Крым, перестав быть частью Украины?
О. Духнич: Из нематериального – перспективное будущее и внутреннюю сложность жизни.
Таким регионам как Крым, с мифом о золотом веке времен СССР, скорбной памятью об СССР – в обоих случаях, очень сложно думать о будущем. Я с этим часто встречалась в крымских городах, когда исследовала развитие их социального капитала. Люди долгое время жили в памяти о прошлом и разыгрывали ее в настоящем. Думать о будущем Крым начал только в последние 2-3 года перед оккупацией, это совпало и с проевропейским политическим курсом страны, и с первыми заметными отдыхающими из-за рубежа и с интересными международными фестивалями. Это внимание и заинтересованный взгляд извне вызывали потребность в изменениях. Города Крыма впервые занялись брендингом, городским пространством, привлекательной городской инфраструктурой, получили доступ к европейским проектам. В обществе появилось ожидание изменений и ожидание будущего. Сегодня многие мои друзья, вспоминая тот период, говорят: «В Крыму было интересно».
Оккупация перспективное будущее остановила и запустила ретроспективу. Не только из-за изоляции от материковой Украины, контактов со странами Европы и санкций. Просто оккупированные территории не рождают смыслов. В случае с Крымом все еще более печально – показать принадлежность Крыма к России как легитимную, можно только связав настоящее с прошлым – советским застоем и временами Российской империи. Все в совокупности, усиленное милитаризацией региона привели к тому, что Крым как регион потерял будущее. Теперь это особый хронотоп, который от 2000х годов возвращается к 90м, чтобы затем, видимо, превратится в 80е.
Под внутренней сложностью жизни я понимаю систему сдержек и противовесов, которую давала поликультурность Крыма и наличие собственной политической жизни, необходимость диалога всех со всеми. Игроков на политическом и культурном поле украинского Крыма всегда было много. Это делало Крым уникальным и не всегда понятным для материковой Украины, и если вначале 2000х агрессия крымчан позднесоветского периода была направлена на крымских татар как «чужих» и «пришлых», то в последние годы легитимность прав и интересов крымских татар в Крыму де-факто уже не оспаривалась. Все привыкли к мечетям, языку, этническим и религиозным правилам, крымскотатарским классам в школах и понимали что это нормально, более того, выгодно, своя особая изюминка региона. После оккупации Крыма сложность сошла на нет. Единовластие, вертикальная иерархия, простые решения-команды, которые не обсуждают. «Вы теперь живете в России, у нас постановления правительства не обсуждаются» - так на один из острых вопросов из зала ответил министр образования России, приехавший с визитом в самый крупный крымский университет в августе этого года. Эта внутренняя сложность Крыма – была его хорошим ресурсом, ее существование провоцировало на создание хороших и вдумчивых социальных проектов.
А. Портнов: Чем был Крым на момент аннексии? В частности, в смысле его общественной карты? И можно ли было предвидеть российскую агрессию?
О. Духнич: На момент аннексии, Крым был сообществом, где меньшинство находилось в состоянии рассеяности, а большинство – в состоянии безразличия. Люди в Крыму аполитичны. События Евромайдана, а затем Майдана для большинства были событиями из телевизора, непонятными и негативно окрашенными. Чувство тотальной тревоги пришло к крымчанам только за несколько дней до переворота во власти, ровно в тот день, когда банкоматы и электронные платежные системы Симферополя на несколько часов перестали принимать пластиковые карточки. Все вдруг поняли, что в стране что-то происходит и на тревожный запрос получали от местных властей ответы про хунту, бандеровцев и хаос центральной власти.
Предвидеть российскую агрессию было сложно, потому что прорусские силы к тому моменту в Крыму себя полностью дискредитировали. В том числе, среди своих же русских, из-за ссор, интриг внутри Русской общины, дележки денег, ранее отправляемых на поддержание русской культуры в Крыму Москвой, коррупции. Воспринимать всерьез их совсем не хотелось – одиозные и неадекватные спичи, клоунада с депутатами от ЛДПР, прилетевшим в Крым за несколько дней до захвата власти, метание спикера ВС АРК Константинова между призывами к объединению с Россией и отказом от своих же слов. Это все выглядело не только несерьезно, но и психотично, а человек привык цепляться за рациональное и нормальное.
Когда мне позвонил знакомый из Киева с предупреждением, что у нас могут захватить власть, я отнеслась к этому беспечно, вблизи все действительно было похоже на клоунаду. Со многими «светочами Русского мира» я работала на одной кафедре, они всегда выглядели маргиналами, часто озлобленными или обиженными на жизнь, фанатичными, корыстным и заигрывающими с местной властью, но в общем, безвредными.
«Русские появляются там, куда приходит Россия» - сказал мне как-то мой хороший друг, он оказался прав. Предвидеть что-то можно было уже только за неделю. Появились тревожные звоночки. Люди в военной форме и картами местности в городских кафе, казаки на улицах, парень – студент из крымской самообороны, уверяющий, что поезда с боевиками от Майдана уже на подъезде. Было очень нервно. Из-за этого «нервно», уезжая в командировку из Крыма 25 февраля, я закрыла квартиру и забрала все свои документы. Спустя три дня, возвращалась уже в другой Крым.
А. Портнов: Каким стал Крым за уже более полугода своего вне-украинского бытия? Обрел ли полуостров новое лицо, новую «идентичность»? Или, может быть, что-то происходит со старыми фобиями, «усталостью от Украины», неприятием Украины как «своего» государства?
О. Духнич: Полгода – не срок для процессов идентичности. Специфика Крыма была такова, что русскоязычное большинство скорее теряло за годы независимости Украины советскую идентичность, не приобретая взамен иной. Удобным выходом была региональная крымская идентичность «крымчанина». Она была компромиссной и устраивала всех. Крымские татары с выраженной этнической идентичностью вносили в эту схему беспокойство. Фактом выраженности своей этнической идентичности они как бы задавали вопрос крымчанам – ну а ты кто? Во многом, именно эти причины порождали ассимилирующий дискурс «пусть крымские татары будут как все, пусть не выделяются». Украинцы в Крыму существовали скорее как культурная диаспора, а русские, декларирующие «русскость» либо как аморфная политико-идеологическая группа, либо как русскокультурное сообщество. Важно сказать, что идентичности в Крыму всегда были сложными, составными. Например, за 20 лет независимости успели вырасти люди, считающие себя русскими и гражданами Украины одновременно, не испытывая противоречия между этнокультурной и гражданской идентичностью, крымскими татарами – гражданами Украины, украинцами – гражданами Украины. И это тоже о внутренней сложности Крыма, простой пример – я знала крымского татарина – православного – гражданина Украины, он определял себя так, не позволяя упрощать категорию.
Сегодня общая растерянность усилилась, и если для крымских татар как объекта политического внимания и влияния их идентичность заострилась, для части поддержавших оккупацию заострилась русская пророссийская идентичность, для украинцев, остающихся в Крыму, идентичность оказалась проблемной, то часть населения наложила мораторий на идентичность вообще. Сказывается и переходный процесс. Люди занятые постоянным переоформлением бумаг и стоянием в очередях не очень понимают кто они, им некогда.
Появился эффект изоляции от Крыма. Мои друзья, которые остаются в Крыму, говорят, что дверь их квартиры открывается в горы – то есть, они живут внутри дома-крепости, а из всего Крыма сохранили себе только его природную составляющую.
А. Портнов: Мы на historians недавно опубликовали колонку Екатерины Яковленко о донецком Майдане и его просчетах. А был ли крымский Майдан или хотя бы попытки оного? Как Крым реагировал на Еврореволюцию? И какие ошибки были допущены Киевом в его «крымской политике»?
О. Духнич: Евромайдан в Крыму был. Небольшой, до 40-50 человек в городах, в основном молодые люди, среди них много крымских татар. Каждый вечер с 6ти да 9ти часов в будние дни, они приходили на площадь, общаться, показывать украинскую символику. В выходные людей собиралось больше, присоединялись уже зрелые люди в небольшом количестве, в основном представители украинских общественных организаций и Меджлиса, небольшое количество общественных активистов, в среднем не больше 100-200 человек, на большие акции руководство республики чутко реагировало, угрожая стычками и провокациями.
Крымский Евромайдан допустил главную ошибку – он не смог привлечь к протесту думающий средний класс крымский городов, возможно, не настолько многочисленный, но тоже страдавший от тотальной коррупции. Крымский Евромайдан все еще оставался про Украина – это Европа, когда киевский уже был о достоинстве и справедливости людей. Лозунги и речи крымского Майдана этого до собравшихся не доносили.
Вторая важная, на мой взгляд, ошибка – риторика и лозунги: «Слава Украине! Героям слава!», Слишком смело для Крыма, слишком контекстуально для региона, где миф о «бандеровцах» действительно актуален. Компонента патриотизма крымского Майдана застила собой компоненту протеста о справедливости, тем и отторгала. Потому своих возможных и потенциальных сторонников крымский Евромайдан привлечь не смог. Конечно, не столько и не только поэтому, общество Крыма инертное.
А. Портнов: Как исследовать Крым? С самого начала российской агрессии мы наблюдаем, при чем, на международном уровне, удручающее торжество языка «исторических прав» и «защиты соотечественников». Что можно противопоставить этому языку?
О. Духнич: Прежде всего, Крым исследовать можно. Это вопрос методологии. Количественные полевые исследования конечно проводить затруднительно. Но можно работать с качественными методами, постепенно накапливая данные о происходящем в Крыму. Торжество российских идеологем понятно и предсказуемо, сегодня в Крыму делается очень многое, чтобы корректировать коллективную память. События полугодовой давности становятся частью актуальной истории с памятными досками, памятниками, мемориалами, ритуалами и символикой. Памятники новой поры связываются с прежними. Из латочек и стежков создается новая российская история Крыма, меняются понятия и лексикон. Противопоставить можно только критическое мышление и эмоционально нагруженный личный опыт. Важно, чтобы крымчане могли выезжать на территорию Украины, хотя бы те, кто скептичен, другие и не поедут. Важно говорить. Не переубеждать, а просто говорить с людьми, стараться понять их опыт как равноценный своему, делится своим, там, где возможно. Самое парадоксальное открытие. Крым сам по себе не очень изменился. Это все тот же спящий остров в ленивом внутреннем море.
А. Портнов: Какой должна или могла бы быть украинская политика по отношению к Крыму? Каково место Крыма в новой Украине?
О. Духнич: Прежде всего, не отлучать Крым от Украины, а сегодня это делается. Во многих мелких вещах крымчане все более нерезиденты Украины. Очень сложно людям с крымской пропиской иметь дело с нотариатом в Украине, сегодня из Крыма нельзя вывозить крупные суммы денег, человек утративший украинский паспорт на территории Крыма и не имеющий заграничного становится крепостным – его не пустят в Украину, чтобы получить новый. Неприятного много. Между нами растят стену. В новой Украине Крым, наконец-то, должен стать позитивной амбициозной целью. Чтобы жить хорошо и сложно, материку нужен остров, к сожалению первый шанс мы уже упустили.
А. Портнов: А какое интеллектуальное впечатление производит Киев после Крыма?
О. Духнич: Это две заметно разные культуры. Интеллектуальная культура Крыма – узкопрофессиональная, цеховая. Каждое интеллектуальное сообщество общается подобными за пределами Крыма, но не друг с другом. В Крыму очень мало публичных открытых пространств, а сегодня пожалуй и вообще нет. До моего переселения в Киев, многие знакомые киевляне спрашивали: «Что ты там делаешь, в этом забытом Крыму?». Забытья там не ощущалось, наоборот, была хорошая концентрация внимания и умственных усилий на том, что делаешь. Кроме того, Интернет стер границы периферии и центра, в Крыму можно было читать те же книги, мнения, виртуально общаться.
В интеллектуальной культуре Киева мне заметен еще один уровень, его не было в Крыму. Здесь есть поп-интеллектуальность, она общая, есть мода на идеи, как правило, упрощенные, но это компенсируется широтой распространения идеи. Есть свои популярные интеллектуалы - звезды, их выступлений ждут, на них ходят «послушать», как ранее ходили в театр. Кроме того, в Киеве есть публичные открытые диалоговые площадки, есть достаточное количество интеллектуалов, любящих широкую аудиторию. Мне нравится эта восторженность людей, присвоение слов академического дискурса, которые становятся частью повседневного лексикона. Наверное, так просыпается аппетит к знанию. Этим интеллектуальное пространство Киева не ограничивается, но это заметное отличие.
Ольга Духнич – психолог, журналист. В 2004 году окончила Таврический национальный университет им В. И. Вернадского в Симферополе, где до марта 2014 года преподавала социально-психологические дисциплины. Исследователь социальной идентичности жителей Крыма, автор монографии “Полікультурність - загроза чи благо? Досвід дослідження трансформації етнічних ідентичностей в Криму", в 2013-2014 гг. проводила исследование социального капитала малых городов Крыма с поликультурным населением. С мая 2014 г. работает старшим научным сотрудником Института социальной и политической психологии Национальной Академии педагогических наук Украины и журналистом еженедельника "Новое время".