Дискуссионная статья Климентия Федевича вызвала у меня, как научного редактора Histor!ans, четкие ассоциации с литературными произведениями — от строчки стиха Ивана Малковича, которую я вынес в название, до ярких воспоминаний Бориса Антоненко-Давидовича о своем гимназическом прошлом в Ахтырской гимназии в октябре 1916 г. (в автобиографическом рассказе «Бывшие поляки»). Русскую словесность в гимназии преподавал директор Петр Януариевич Квицинский, и на замечание гимназиста Бориса Давыдова, что погрешность Гоголя в том, что он писал не на родном языке и что уже существует украинская литература, инспектор вызвал мальчика к себе в кабинет для выяснения, где же тот набрался таких крамольных идей. Гимназист ответил, что он просто прочел книги: «Кобзарь» Шевченко, который взял в гимназической библиотеке, и «Історію України-Руси» адмирала (с подчеркиванием этого слова), которая продается в книжном ларьке1. Вопрос же, собственно, не в «адмирале», а в крамольной мысли о существовании отдельного украинского народа и полноценной литературы. А это для имперского чиновника определенного ранга это было крамолой. Как известно, имперская элита не только использовала национальные движения, она оказалась и основным их «палачом» и преследователем — с надлежащим дисциплинированием, адаптациями и ассимиляциями. Сам вопрос о роли империи и о лояльностях, роли элит и имперском центре имеет слишком непростую и хронологически изменчивую историю.
В историографическом поле, если говорить о влиянии на историка, основной взвешенной работой о Российской империи с выделением украинской линии будет, наверное, известная работа Андреаса Каппелера,— о неоднородности империи и ее национальной политики,— переведенная и на украинский язык2.
Как раз статьи этого ученого и использует для характеристик украинского национального движения Сергей Екельчик, один из ведущих историков современной Украины. Свой раздел в «Истории Украины. Становлении современной нации» этот исследователь, чуткий к методологическим изменениям, освещает довольно осторожно. Вторая глава его работы прямо называется: «Имперские чиновники и творцы нации» 3. Подобного хода мыслей трудно избежать, и зачастую это не только изложение, но и предложение новых интерпретаций украинской истории4. До определенного времени, до конца ХIX века, империя не уделяла серьезного внимания ассимиляции меньшинств. Чиновники ограничивались лояльностью к династии, а в случае с восточными славянами — к Православной церкви, но имперские бюрократы не считали украинцев отдельным народом, а только частью «русских»5. Как говорится в классической работе Бенедикта Андерсона о воображаемых общностях («Воображаемые сообщества») — это классический, традиционный взгляд до начала «национализма», его культурные корни: «династическое государство и религиозное сообщество»6. Согласно современному подходу Российская империя — «донациональная» — до реформ 60-70-х гг. ХIX в., мобилизирующих общество, и до «модернизации интеллектуальной сферы» (реформы нуждаются в исполнителях и знаниях)7, кто как не имперский чиновник выступит таким модернизатором?
Российская империя не имела того модернизационного потенциала, который содействовал бы как быстрой русификации, так и развитию национальных движений. Поэтому начало украинского движения будет «дворянским» и связанным, само собой, со службой империи. Но ситуация начнет меняться уже в 70—80-х гг. ХIX в. Отложим тему о «положительной дискриминации» — для достижения определенных должностей надо было отказаться от своих «местных особенностей»,— где потери «национальных движений» покажутся невосполнимыми. Надо сказать, что в целом вопрос о периодизации украинского национального движения — довольно курьезный. Основную периодизацию Ивана Лысяк-Рудницкого или общую, об этапах национальных движений, Мирослава Гроха, можно подвергнуть обоснованной критике8. Но главное: имперский чиновник-украинофил в середине ХІХ в. и в начале ХХ в. — это разные деятели. Можно вырывать куски из биографий и сравнивать чины или переводить зарплаты в современные евро — все это только исказит суть. Если в 30—50-х гг. ХIX в. основными читателями первых украинских журналов и альманахов были дворяне-землевладельцы (преимущественно отнюдь не с блестящей карьерой и заработком, но нередко живущие далеко от Родины, в российских столицах), то уже в 70—80-х гг. ХІХ вв. ситуация начала меняться.
А теперь немного о сложных фактах. Кирилло-Мефодиевское общество — это не только студенты Киевского императорского университета, попавшие под влияние молодого преподавателя Николая Костомарова (важно, для Бенедикта Андерсона не социальное происхождение Костомарова, а то что он – «историк!»9 ), но и Тарас Шевченко, и Пантелеймон Кулиш, и Николай Савич, имеющие к Киевскому императорскому университету не совсем прямое отношение (да и большинство предполагаемых участников «братства» ко времени следствия университет окончили). Идеализация университета как «основного ручья» национальных движений требует многих замечаний, особенно когда речь идет об имперских университетах. В нашем случае — это особенный университет с очень заметной «польской частью», откуда черпаются идеи о мессианизме, и откуда идет противопоставление Украины и Польши. Университет в Киеве планировался как политическое учреждение, но стоит ли его идеализировать?
За идеи федерации и при слабой, собственно, доказательности «преступления» (подтверждения существования общества) с участниками общества поступили довольно строго. Это прецедент будущей роли «мучеников», которыми останутся и Кулиш, и Костомаров, даже занимая позже высокие имперские должности, не говоря о Шевченко. Символика украинского движения получила доказательство не лояльности, а репрессивной сущности имперской машины, более существенное доказательство, чем поддержка государства. Репрессивность имперских структур была очевидной и в 1863 г., и в 1876 г., украинский язык был не использован, а запрещен империей, борьба с социальным неравенством или бюрократическими излишествами, или за демократические реформы была и борьбой за украинский язык и посредством украинского языка, и она могла объединить образованного крестьянина, сына священника, либерального чиновника и даже собственника тысяч десятин в Полтавской, Черниговской или Волынской губерниях.
Тут небольшое отступление: разрешение издания «Основы», финансируемое Василем Билозерским и украинскими помещиками, все-таки зависело не от полицейского управления (управы благочиния), а от Министерства просвещения и от «нерешительного» министра Евграфа Ковалевского (хотя, собственно, тоже украинофила). Но без излишних деталей. Хотя, наверное, следует вспомнить и о детстве, и о поместьях, и о… Катеринах (Ковалевский в 1860 г. собственной подписью разрешил издание «Кобзаря»10). Украинские «земляки» в Петербурге с 50-х гг. XVIII в. «делали» погоду в Украине. Таков характер имперских столиц — быть первыми центрами национальных движений окраин.
Имперский чиновник и зажиточный дворянин — это только сегмент украинского национального движения. Сегмент не слишком сильный и противоречивый с точки зрения способности контролировать ситуацию или привести к объединению национальных сил общей идеей, ситуация с гетманством Павла Скоропадского в 1918 г. — яркий тому пример.
Новые идеологемы уже к 80-м гг. ХІХ в. оттеснили эту имперскую элиту и во многом предопределили направление «украинского национализма». Украинское национальное движение — это, прежде всего, Михаил Драгоманов (кстати, родной дядя Леси Украинки), тоже дворянин и бывший доцент Киевского университета. Его влияние исключительное и огромное, даже для той небольшой массы украинофилов и для, собственно, общеимперской революционной мысли. Сейчас можно наблюдать возвращение интереса к изучению этой огромной для понимания истории Украины личности. Свидетельством может служить книга (к сожалению, последняя) Леонида Ушкалова, книга со многими «но», от отсутствия ссылок до своеобразности интерпретаций, однако, вне сомнения,— одна из лучших книг прошлого года об интеллектуальной истории в Украине11.
Идеология Драгоманова будет чужда терроризму, Драгоманов отрицал такие методы борьбы. Более того, идеи Драгоманова соединяли в украинском вопросе идею социального освобождения с национальным, и тут украинскому помещику и имперскому чиновнику, или новой буржуазии, не было места.
И о деньгах: Чикаленко и Симиренко — скорее, исключения из правил. Новые украинские «скоробагатьки» Харитоненки, Терещенки и др., не направляли свой капитал на нужды украинской культуры и украинского национального движения, хотя создавали сырьевую экономику и социальное обеспечение для своих рабочих,— их деньги пополняли имперскую казну и всеобъемлющую имперскую коррупцию. Понятие «национальной буржуазии» найдет мало примеров содействия «украинофильству». Его слабость — следствие своеобразных модернизационных практик или, отчасти, их отсутствия: доступность образования и университетская мобильность, массовое чтение и свобода прессы, особенности развития городов и демократическое волеизъявление. Но вопрос о финансировании будет довольно сложным. Фабрикант Савва Морозов финансировал большевистскую прессу и революционное движение в империи, финансы находились и для дискредитации, и для поддержки. Сложно делать выводы без наличия бухгалтерии и кассовых книг.
Украинское движение с 70-х гг. XlX в. будет вызывать немного другие ассоциации, а поступки прогрессистов и откровенных монархистов в начале ХХ в. уже были своеобразной политической конъюнктурой на местном уровне. Основные деятели этого украинского движения в начале ХХ в.12 отнюдь не барон Федор Штейнгель или Федор Лизогуб, а частный адвокат Николай Михновский, врач (мещанский сын) Иван Липа, писатель-диссидент Владимир Винниченко (кстати, без «высшего образования»), журналист Симон Петлюра, свободный писатель Николай Вороной, а также умерший в Тобольске в 1902 г. сын пономаря Павел Грабовский или молодой писатель Архип Тесленко, погибший в селе Харьковцы после каторги за участие в крестьянских волнениях 1905 г. Да, были зажиточные имперские чиновники, но были и другие дворяне, такие как Борис Гринченко, посвятивший жизнь украинской культуре, не вылезая из долгов и бедности. Были чиновники, днем корпевшие в земских учреждениях, а вечерами и по выходным создававшие произведения на запрещенном для печатания в империи языке, или работающие учителями русской словесности в гимназиях Царства Польского и Кишинева и подвергающие свою работу угрозе ее потери, когда печатали свои произведения за границей (известные по псевдонимам Панас Мирный и Иван Нечуй). Тезис Драгоманова для Украины, что нельзя быть украинцем, не будучи радикалом, а радикал должен быть украинцем, был более важным для характеристики этого движения, чем «умиление» от «милой Малороссии» и борьба, с помощью поэзии Шевченко, с «инородцами».
Отсюда и другие объяснения особенностей украинского национального движения в Российской империи. И еще о типографии: первая революционная украинская типография в Женеве была основана все тем же Драгомановым только в 1876 г. Институционная слабость этого движения в Российской империи была очевидна, и основным катализатором для его распространения и трансформации все же стали не социально-экономические «революции», а Первая Мировая война.
Вопрос терроризма и вооруженных выступлений — вопрос также довольно сложный, но, кроме вооруженных выступлений сторонников воссоздания Речи Посполитой, мы найдем очень мало терроризма в национальных движениях Российской империи. Терроризм, скорее, носил общеимперский характер, и в среде революционеров-сторонников таких методов борьбы будет немало выходцев из Украины. Но вопрос не только в этом. Украинское национальное движение, несмотря на институционное сосредоточение в городах, было очень рустикальным, видевшим в деревне основу, где сохранялся украинский национальный тип. Даже с определенной радикализацией этого движения в начале ХХ в., его представители прежде всего принимали участие в крестьянских волнениях в Харьковской и Полтавской губерниях, а позже — в событиях 1905—1906 гг. Погромы и терроризм — это, все же, во многом городское явление.
Украинское национальное движение со второй половины ХIХ в. и присутствие в нем имперских чиновников — это только небольшой сегмент в истории понимания изменений. Даже если подходить к нему с устаревшими теориями социальных коммуникаций: для развития этого движения были нужны национальное образование (на родном языке, и не только начальное) и, соответственно, пресса, которую могут прочитать большинство населения (уровень грамотности украинцев был самим низким в европейской части империи), театр не в пригороде, а в центре городов, определенный состав городской буржуазии, а не только украинофильского местного чиновничества, наличие полноценных местного самоуправления с широкими полномочиями и хороших коммуникаций для перемещений (вот они и имперские чиновники железных дорог), четких карт, этнографических и статистических данных, и развитой системы провинциальной медицины. Но этого империя не могла позволить …
Такая «модерность» и роль имперских элит все же создавала особенности украинского национального движения, изменчивого и сложного, противоречивого.
1 Антоненко-Давидович Б. Колишні поляки. Режим доступа: https://www.ukrlib.com.ua/books/printit.php?tid=4922&page=2
2 Каппелер А. Росія як поліетнічна імперія: виникнення історія, розпад. Львів: Видавництво УКУ, 2005.
3 Екельчик С. История Украины. Становление современной нации. Киев:КИС, 2009.
4 О перспективах, предложенных работами историка см. рецензию на украинский перевод основных статтей С. Екельчика Осипян А. Єкельчик С. Українофіли. Світ українських патріотів другої половини ХІХ ст. Київ: КІС, 2010. Ав Imperio. 2011. 3. С.427 – 439.
5 Екельчик С. История Украины. С.62.
6 Андерсон Б. Воображаемые сообщества: размышления о истоках и распространении национализма. М.: Кучково поле, 2016. С.55 – 89.
7 Новая имперская история Северной Евразии. Часть 2. Балансирование имперской ситуации XVIII – XX век. Под редакцией И.Герасимова. Авторы: И.Герасимов, М.Могильнер, С.Глебов при участии А.Семенова. Библиотека Ab Imperio, 2017. C.303 – 367.
8 См. Єкельчик С. Український національний рух ХІХ – початку ХХ ст.: загальноєвропейська модель та українська специфіка. Єкельчик С. Українофіли. Світ українських патріотів другої половини ХІХ ст. Київ: КІС, 2010. С.120 – 130.
9 Андерсон Б. С. 142.
10 Чалый М. Посещение Т.Г.Шевченком сахарного завода Яхненка и Симиренка //Киевская старина. 1889. № 2. С.463.
11 Ушкалов Л. Чарівність енергії. Михайло Драгоманов. Київ: Дух і літера, 2019.
12 Очень заметная работа о украинском движении в Российской империи как раз на Левобережной Украине с идейными и социальными характеристиками: Наумов С. Український національний рух на Лівобережжі (90-ті рр. ХІХ ст. – лютий 1917). Харків: Вид-во ХНУ, 2006.