Теперь начинается самое главное! Фейсбук уже пестрит пожеланиями, раздумчивыми и остроумными вариантами честного и прозрачного контроля за «структурными изменениями», которые неизбежно ожидают страну. В новой политической моделе все теперь будет зависеть от «народа», чей мандат на управление страной окроплен кровью и павшими героями. Кажется все просто — таков выбор истории?

История не знает монокаузальных объяснений как трагических, так и счастливых событий.  Удел их участников придавать своим мыслям и эмоциям вид непротиворечивого свидетельства, обреченного в будущем на воспроизводство или деконструкцию потомками. Однако, подобно тому, как полыхающие печи Освенцима или ужас сожженых восточноевропейских деревень невозможно объяснить безумством Гитлера и его клики (нетрудно догадаться, что именно в таком свете немцы увидели свою историю уже летом 1945), потоки крови пролившиеся в Киеве не сводятся к зэку, банде и героям. Будущий историк будет разбираться (а может и горько судить) в сложной динамике катастрофы, постигшей эту страну, и уверяю вас в ней найдется место зэку и его банде, оппозиционерам и правым радикалам, Путину и Обаме, Сикорскому и Меркель, «народу» и интеллектуалам разных мастей. Но в данный трагический момент нам хочется простых ответов, пропорциональных скорби и горю, обрушившихся на страну.  Скорбь —  глубокое чувство, обращенное к высокому, но в то же время чему-то архаичному в человеке. Оно делает образы и метафоры живыми и реальными, но одновременно притупляет разум.  

 От Майдана веяло архаикой «черной рады» (весь его символический арсенал, риторика и т.д.) с первого месяца стояния. Горе, жертвы и победы эту архаику отнюдь не уменьшат, а наоборот скорее умножат. Пролитая кровь, погибшие люди, риторическая апелляция к «народу», символически оформленные при помощи нарочитых ритуалов создают мощные образы коллективного страдания и борьбы в прошлом, настоящем и задает горизонт ожиданий будущего. Политическая пустота, создававшаяся на протяжении долгих лет театральной псевдо-политики и разверзшаяся сейчас между столь сиротливой (без своих извечных «друзей-врагов») оппозицией и анархичной стихией «народа» заполнится довольно быстро. При отсутствии минимальной структурированности политического страдание, скорбь и ненависть делает особо убедительными популистские образы «народа», «павших героев», «внешних врагов», через апелляцию к которым в зияющую пустоту политики устремятся представители старых оппозиционных элит. Тем не менее их способность примазаться к этим новым легитимирующим образам не кажется столь же очевидной, как это было в 2004  (при этом динамика будет разной от региона к региону). Дискредитация всей олигархично-криминальной псевдополитики делает особенно высокими шансы на заполнение значительного сегмента пустоты единственной политически организованной силой, присутствовавшей на Майдане под своими флагами и со своим видением будущего — героями националистической правицы. Мне бы не хотелось сейчас панически преувеличивать степень правой угрозы, но безусловно органические образы нации, внешнего врага, активная роль правых в народном восстании находят отклик в сердцах многих людей, находящихся под обаянием «людей действия». Эти же герои более чем способны удовлетворить тоску по сильной, но справедливой руке. Кристаллизующаяся вокруг этого пучка значений политическая утопия предлагает опасную мифологию страдающей и освобожденной нации, вместо болезненной рефлексии о глубокой сопричастности каждого к случившейся катастрофе. И сложность и травма произошедшего уже сейчас начинает укатываться в бронзу нервных постановлений о переименовании улиц и площадей именем Героев Майдана.

Те, кого объединила смерть были разными. Собственно такими, каким был и сам Майдан. Правыми и левыми, либеральными и аполитичными. Смерть способна парализовать мысль, в то время как идеология или цинизм позволяют найти смысл в бессмысленном. Одни уже готовы переступить через смерть ради того, чтобы занять правительственные кабинеты и скорбно ассигновать на монументы «павшим героям», другие увидят в этой крови символическую влагу, скрепляющую нацию и освещающую новый миф. Для них мир и после катастрофы наделен непротиворечивым смыслом...

Я не вижу смысла в этой крови, она не дает мне покоя, она не может быть искуплена государственным трауром, цветами, торжествами и клятвами верности. Эта кровь  - обвинительный приговор целой нации и мне в том числе. От него не сбежишь, то прислоняясь к коллективному телу Майдана, то слушая елейные речи оппозиционеров или бодрые речевки правых. И эту кровь не смыть. Она как  напоминание всем нам о причастности целой страны к катастрофе. Эта причастность в экзаменационных конвертах, которые наполнялись деньгами под задорный смех университетской аудитории, в вялом ворчании о полицейском беспределе и врадиивских событиях и в отсутствии даже намека на удивление при обнаружении поддельных печаток избирательных округов в офисах сбежавших бандитов.   

Я не могу избавится от гложущего чувства вины за себя и за тех светлых людей, которые вышли на Майдан отстаивать свое достоинство и будущее под ничейными флагами и без внятных идей, но с глубоким чувством причиняемого зла. Потом они заняли свое место на дымящихся баррикадах, только для того, чтобы сейчас безропотно исчезнуть в фейсбучном пространстве, ворча и желая оказывать посильную помощь в мониторинге кандидатов, функционеров и т. д. Этих светлых лиц очередной раз не видно, а их голосов не слышно. 20 лет мы (светлые, чистые, креативные, идеалистичные, видящие многообразие, а унификацию в качестве модели будущего нации, те, кто никогда не брали взятки и не давал их с целью обогащения) в лучшем случае малодушно анализировали, спорили, голосовали, как будто все происходящее в этой стране относилось не к нам. Воспринимая власть как нечто нравственно нечистое, мы прятались от политики в своих мансардах, проектах, вновь и вновь возвращаясь к гитарам, книжкам, музыке и вину? Собираемся ли мы опять, после всего что произошло, просто вернуться в тот теплый мир дружеских связей и доверия, который на самом деле является нашей самой крепкой связью с советским прошлым и которую неспособны разрушить даже сотни упавших ленинских памятников?

Порой смерть и кровь не только ослепляют, но и отрезвляют. Готовы ли мы принять часть вины за произошедшее на себя и осознать, что интенсивность забытья в маленьких радостях приватного была пропорциональна нашей неспособности и нежеланию брать ответственность на себя. Ответственности не за «народ» или «нацию», но прежде всего за самих себя. Это проявлялось в той безропотности, с которой мы голосовали за предложенных нам кандидатов, придумывали для себя нишы «протывсихства» и инфантильно играли в зарезервированную специально для нас игру гражданского активизма и протеста, подчеркнуто оставляя коррумпированную политику худшим. Как долго мы играли в суррогатно-политические интеллектуальные игры? то прекраснодушно воображая Европу и гражданское общество, то борясь с мировым нео-либерализмом, но на самом деле, так никогда и не покидая пределов интеллектуальных фантазий и близкого круга понимающих и сочувствующих?  
 
Осознание степени собственной инфантильной безответственности вызывает чувство  боли, но в то же время делает очевидной дистанцию между «детским» вчера и «взрослым» сегодня. А пока что незаполненный политический вакуум глядит на нас как упрек и напоминание о нашей вине анти-политики. Хотелось бы верить, что боль и вина  -- признаки взросления, которые позволят понять, что модель трансформации будущего не может строится на образчиках военного братства и взаимопомощи (Майдан и его коллективное), анархичного полевого активизма (Автомайдан) или монтирования фейсбучной ленты. Что после всей пролитой крови из анонимной причастности к коллективному Майдана нам не остается ничего другого как ринутся на свой страх и риск в пространство отсутствующего политического, в котором уже не будет возможности спрятаться за книгами, песнями или раствориться в народной стихии.  

Иначе говоря, речь идет о необходимости как можно более скорой политической мобилизации светлых, чистых, но повзрослевших «нас». В идеологическом спектре данная мобилизация предполагает необходимость создания тактического компромисса между доктринальными тонкостями левого и либерального движения, основанием для которого должна послужить общность трагического опыта. Это потребует от всех критического переосмысления на протяжении многих лет воспроизводившейся риторики, устоявшихся политических стереотипов, выстраивания новой по качеству критической дистанции по отношению к Европе и России (русофобский гипер-критицизм ничем не отличается от не-критики), а также решительного отмежевания от «нецивильного» элемента (uncivil society) народного восстания и его национальных фантазий будущего. Таким же образом скорбь о павших должна символически стать основой не для рождения нового нео-романтического культа, но поводом для рефлексии и культивирования чувства ответсвенности у живущих.

Но прежде всего поиск консенсуса должен основываться на переоткрытии политического как пространства непредсказуемых возможностей и экзистенциальных решений. Это переоткрытие политического должно осуществляться не в форме очередной акции гражданского активизма — по своим функциям контролирующего и мониторящего, но наоборот в форме  создания политической партии (о, да, именно этот призрак бюрократизма с рутиной членских взносов и съездов!) тех, кто еще не утратил способности думать, несмотря на все ужасы бойни, и кто устал от бесконечного отсутствия выбора. При этом как создание такой партии, так и ее  визуальное продвижение в публичном пространстве будет вестись поначалу на волонтерских началах, возвращая словосочетанию «политическая партия» его первоначальный смысл. Если уж мы не можем прекратить думать о волонтерстве как единственном способе взаимодействия с публичным, то задача состоит в том, чтобы превратить волонтерство в политическое действие, а политику в волонтерство для нашего и общего блага. Одним словом, думающие и светлые, присоединяйтесь! Требуються волонтеры для политики! Готовые брать ответственность на себя, чтобы потом стыд и горечь, даже в случае поражения, не изъедали изнутри. Детство кончилось. Пришла пора разворачивать свои флаги и выходить на революционное поле со своими идеями.